Этот текст был задуман года два назад, под вдохновением от какого-то фанарта - но, как это часто у меня бывает, все никак не удавалось сесть и записать. Что ж, ФБ в итоге послужила мощным пинком, а заодно и осенние откровения в манге пригодились

В честь Дня Рождения выдающегося элитного сенсея Эбису!


Название: Smile
Автор: medb.
Бета: Морфи.
Персонажи: Хайяте, Генма, Эбису
Жанр: джен, экшн, ангст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Шиноби не умеют улыбаться по-настоящему: жизнь убийц быстро отучает от искренней радости.
Примечание: Название на английском в честь песни, использованной в качестве эпиграфа.
Количество слов: 3 383


читать

Smile, mother fuck, smile,
Я иду по дороге, и ботинок не жаль.
Smile, mother fuck, smile,
По знакомой дороге или в ад, или в рай.
Сети

Крови так много, что Хайяте далеко не сразу удается нащупать скользкие зубцы капкана, острые, как бритва.
Генма с протяжным стоном негромко и почти безразлично ругается – так, словно у него уже не осталось сил на эмоции.
- Извините, извините, я уже почти, - бормочет Хайяте, больно прикусив щеку изнутри и сосредоточившись еще сильнее, не позволяя себе отвлечься, поддаться сомнениям, утратить концентрацию, подвести...
В груди колючим комком ворочается неотступный кашель, но он подавляет его усилием воли, потому что каждая секунда промедления может стоить слишком дорого.
Пальцы скользят по ржавому металлу, и к крови Генмы явно примешалась теперь его собственная, но это неважно, это мелочи, главное – все же нащупать проклятый рычаг...
И наконец тугая пружина поддается, и капкан распахивается с влажным хлюпом.
Как же замечательно, что он когда-то ходил на охоту с дедом и научился, как правильно управляться с подобными ловушками!
Хайяте позволяет себе прерывисто выдохнуть, и, кажется, вместе с ним наконец выдыхает Эбису.
Но опасность еще не миновала, сквозь разодранную плоть виден белый блеск кости, и слишком много убежало уже в землю крови, поэтому Хайяте кое-как вытирает руки о штаны и вытаскивает из поясной сумки походную аптечку с бинтами и антисептиком.
Эбису с раздраженным видом поправляет темные очки, за которыми совсем не видно его глаз, скрещивает руки на груди и выразительно кривится:
- Только такой рассеянный придурок, как ты, мог попасться в медвежий капкан!
Генма неуклюже дергается, кривится от боли. Он сидит прямо на земле, царапая мягкую почву и опавшие листья пальцами, словно когтями, и смотрит на Эбису снизу вверх, чуть щурясь.
- Я пытался увернуться от взрывной печати.
Голос у него спокойный и ровный, словно пустой изнутри. Кровь пахнет соленой медью, и Хайяте борется с тошнотой, быстро и аккуратно обрабатывая края раны. Поврежденная лодыжка выглядит ужасно и неестественно.
Эбису громко фыркает, не глядя на них, вместо этого внимательно осматривает притихший осенний лес, словно в ожидании повторного нападения:
- Очевидно, «пытался» в данном случае ключевое слово.
Генма поводит плечами и возражает:
- Ну почему же. Я увернулся. Иначе на месте этого некогда прекрасного дуба, - он указывает подбородком на груду красновато-коричневых щепок, густо пахнущих сырой древесиной, - мог оказаться я.
Хайяте осторожно накладывает повязку и чуть хмурится, все еще боясь причинить боль, хотя по одному виду раны кажется, что больнее уже некуда. Потом сосредотачивается и концентрирует в ладонях теплую зеленоватую чакру, передавая в чужое тело целебную энергию.
- Ширануи-сан, пожалуйста, сидите спокойно, - как можно более ровным и невозмутимым голосом просит он. – Нужно убедиться, чтобы не было заражения. Я быстро.
Генма с удивлением смотрит на него так, словно замечает его присутствие впервые, словно не Хайяте только что освободил его ногу из капкана, и задумчиво хмыкает:
- Какой ты опытный.
- Часто приходится бывать в госпитале, - коротко говорит Хайяте, туже затягивая бинт.
Не хочется признаваться в собственной постыдной слабости, но это самое быстрое и короткое объяснение.
Он действительно слишком много времени проводит в больничных палатах, и за эти годы научился не только оказывать первую помощь, но и применять несколько несложных медицинских дзюцу.
Генма в ответ только кивает и будто опять забывает о нем, сосредоточив все свое внимание на Эбису:
- И что же мы будем делать теперь, о бесстрашный лидер?
Тот вновь поправляет очки и хмурится, и, похоже, это выражение часто появляется на его лице, потому что на переносице заметны неглубокие морщины. Хайяте привык обращать внимание на детали.
Лес пахнет сыростью, прелой листвой и холодом, и все труднее удержать спрятанный в груди кашель.
- Они отступили, но не могли уйти далеко, - наконец отвечает Эбису и тут же делает новый выпад: - Надеюсь, в следующий раз ты все же удосужишься смотреть, куда отпрыгиваешь! Спец-джонин, чтоб тебя...
Генма стягивает бандану с головы, вытирает со лба крупные капли пота, и неровно обрезанные светлые пряди падают на лицо, скрывая глаза. Потом он откидывается назад, опираясь на локти, словно пытаясь устроиться с максимальным комфортом, и флегматично замечает:
- В ближайшее время я все равно никуда не смогу прыгать, так что побереги нотации до возвращения в Штаб.
- Чтобы ты учинил еще какую-нибудь глупость?! – зло выплевывает Эбису. – Нет уж, потерпишь, послушаешь меня теперь, и дальше будем все делать по-моему!
Хайяте заканчивает перевязку, убирает аптечку обратно в сумку и молча отстраняется.
Он вообще почти все время молчит. Только наблюдает, подмечает детали, запахи, анализирует и подбирает ассоциации. Смотрит со стороны, не вмешиваясь и не привязываясь. Он давно разучился удивляться и привык скупо цедить собственные эмоции и чувства.
Но теперь он следит со стороны за своими спутниками, выслушивает очередной виток уже знакомого спора – Генма настаивает на том, чтобы действовать дальше спонтанно, по обстоятельствам, предельно недовольный Эбису утверждает, что необходимо следовать строго составленному плану. И Хайяте понимает, что под маской взаимной раздраженной неприязни скрывается старая и не менее взаимная привязанность, почти дружба.
Он не в первый раз ощущает себя на обочине жизни.
И его против воли посещает мысль, что все могло быть иначе. Возможно. Когда-то.
А сейчас – сейчас Хайяте с головой завален штабной работой, из бесконечности которой слишком редко удается выбраться на миссию за пределами деревни. И он видит Ширануи Генму в лучшем случае раз в неделю, когда тот приносит небрежно заполненные отчеты.
Но когда их наконец отправляют на совместную миссию – и Хайяте, по-мальчишески завороженный ярким образом старшего товарища, успел напридумывать множество самых разных сценариев, кроме того, который произошел в действительности – все приходит к тому, что Генма, которому едва не перерезало ногу старым ржавым капканом, чуть откидывает голову назад и кривит губы в беспечной ухмылке, только глаза его становятся совсем светлые от боли.
Ухмылка у него всегда была очень правильная. Очень к месту всякий раз, не широкая, но кривая, спокойная и с острым проблеском сенбона. Сенбон привлекает особое внимание к этой ухмылке... или, может, наоборот, ухмылка подчеркивает наличие сенбона.

*

На самом краю стола сидит, прижав колени к груди, маленькая обезьянка, аккуратно вырезанная из светлого дерева. Ее большие круглые глаза неподвижно смотрят вперед, а рот крепко зажат ладонями.
«Понимаю многое – но ничего не скажу».

*

У боли есть цвета. Они глубокие, насыщенные, земляных или ночных оттенков и всегда – очень темные. Это целая палитра, которой можно описать любой физический дискомфорт. Генма с детства придумал для себя игру с цветовым описанием эмоций и чувств, даже поделился однажды, когда-то давно, этой идеей с Эбису, но тот только заносчиво фыркнул и отказался подбирать ассоциации.
То, что Генма испытывает сейчас, похоже на иззелена-рыжеватую синь, которая по краям переходит в темно-фиолетовый. Боль, поначалу ослепительно острая и рыже-красная, теперь тупо и приглушенно пульсирует в ноге, и, наверное, он даже сумеет встать, если проглотит хотя бы пару таблеток обезболивающего...
Словно по волшебству, на его грязной ладони оказываются желанные таблетки. Он быстро глотает их, с трудом проталкивая сквозь пересохшее горло, и прикрывает глаза, борясь с приступом внезапной бордово-серой тошноты.
Эта миссия кажется ему несусветной глупостью, почти насмешкой. По правде говоря, Генма с самого начал заподозрил, предчувствовал, что что-то обязательно пойдет не так. Прежде всего потому, что они не были хорошо сработавшейся командой. Вернее, если им с Эбису еще доводилось выполнять совместные задания в те далекие и полуреальные теперь времена, когда они состояли в одной команде, то этот молчаливый странный Гекко был абсолютным чужаком и вдобавок лишенным настоящего боевого опыта штабным занудой. Обыкновенный мальчишка с отцовским мечом, каких много среди шиноби невысокого ранга.
Генма с трудом сглатывает горькую слюну и понимает, что его мысли начинают туманиться и плыть куда-то в неправильном направлении. Он пытается сосредоточиться – о миссии, он думал о миссии...
Им и нужно-то было всего лишь послужить экспортом одному богатому купцу, защитив его пару раз от случайных разбойников. А на обратном пути – заскочить по дороге в один храм и доставить оттуда свиток со священными сутрами.
Вот только в свитке, как потом оказалось, были начертаны не стихи сутр, а печати Запрещенной Техники, и разбойники под покровом ночи превратились во вражеских шиноби, на чьих протекторах был высечен символ Тумана.
И, разумеется, в Штабе решили, что лучше всего отправить на эту миссию именно их троих, чтобы научить работать вместе, проверить их способность оказывать друг другу помощь, взаимодействуя в экстренных обстоятельствах... Стоит ли говорить, что Генма относился к этому мероприятию весьма скептически. Даже до того, как умудрился по собственной невнимательности попасть в капкан.
Генма устало вздыхает, пытаясь отрешиться от тупой настырной боли, хоть ненадолго, хоть на чуть-чуть... Но сквозь убаюкивающий туман доносится громкий и знакомый голос, полный осуждения и недовольства:
- Не вздумай засыпать, ты!
Генма неохотно размыкает веки, пристально смотрит сквозь круглые черные стекла очков прямо в глаза старому товарищу и сообщает:
- В таком случае, думаю, вам придется меня как-то развлечь. Не думал, что когда-либо скажу подобное, но я готов, пожалуй, даже выслушать парочку твоих занудных нотаций...
Разумеется, Эбису тут же взрывается от праведного возмущения, широко взмахивает руками, словно пытаясь улететь отсюда, от этого разговора и от этой ситуации, и почти выплевывает полным презрения голосом:
- Как ты можешь вести себя так безответственно и беспечно! Ты ставишь под угрозу всю нашу миссию!
Генма щурится и беспечно пожимает плечами, лениво тянет:
- Да ладно, свиток же у тебя... При необходимости просто бросишь нас и выберешься сам.
Он не видит ничего постыдного в традиционном старом правиле «Миссия – превыше всего».
Однако Эбису отчего-то почти шипит:
- Да как ты смеешь!.. – и, не окончив фразы, раздраженно отворачивается и отходит на несколько шагов, чтобы изучить следы от вражеских взрывных печатей.
Генма довольно ухмыляется и колет себе язык сенбоном, чтобы хоть немного отвлечься от боли в ноге.
Злить Эбису, выводить из себя, заставлять его потерять холеное самообладание – это всегда так забавно и весело. И никогда не надоедает. Раздражение Эбису – густого темно-синего цвета в ярко-красную крапинку, словно маленькие далекие искры звезд, на которые смотришь сквозь алое стекло.
Впрочем, что еще оставалось делать в свое время Генме, зажатому в тиски между унылой педантичностью Эбису и взрывным безумием Гая, кроме как научиться раздражать любого собеседника, при этом сохраняя флегматичное спокойствие?
Гекко помогает ему подняться и пересесть с сырой земли на не менее сырой и трухлявый ствол поваленного дерева. Возвращается Эбису, внимательно смотрит на них поверх очков и мрачно кивает:
- Хорошо, мы сделаем так: отступим к пещере, в которой провели прошлую ночь, там можно держать оборону. Устроим пару ловушек снаружи, и кто-то из нас спрячется неподалеку, а потом зажмем этих надоедливых идиотов в клещи.
План этот звучит весьма сомнительно, и Генма не верит, что бегство, пусть даже временное, способно кого-либо привести к победе. Он открывает рот, чтобы возразить, но его внезапно опережает Гекко, молчаливый и скучный Гекко:
- Эбису-сан, я могу отвлечь внимание на себя, пока вы доберетесь до убежища, потом оторвусь от хвоста и спрячусь в корнях той кривой сосны, где мы вчера видели енотов. Мне неплохо удается Хенге животных, я могу поддерживать его недолгое время, но для того, чтобы сбить с толку наших противников – хватит.
Генма удивленно смотрит на него, потом с трудом подавляет желание небрежно фыркнуть. Он очень удивлен тем, что у зануды Гекко, оказывается, есть зачатки воображения, но потом его внимание вновь переключается на Эбису, который снимает и тщательно протирает носовым платком очки, и Генма видит отпечатавшийся след дужки на его переносице... и только тогда Генма вдруг впервые понимает, насколько изменился старый товарищ после того, как стал преподавателем.
Насколько более чистым и одновременно прозрачно-акварельным стал цвет его прежде мутного и насыщенного раздражения, неотступно преследующего его всегда и повсюду.
Эбису серьезно и внимательно смотрит на Гекко, а потом уверенно кивает:
- Оригинальная идея. Хорошо, приступаем!
И вдруг одобрительно усмехается – и Генма неожиданно осознает, как давно не видел этой его усмешки. Спокойной, иронично-кривой и такой острой, что о ее края можно порезаться взглядом.
Чувство, которое почти постоянно испытывает Генма, грязно-белое, словно старая штукатурка в больнице – это холодная отстраненная скука. Поэтому он совсем не любит блеклые и выцветшие краски... а Эбису можно назвать каким угодно, но только не блеклым. Внешне открытый и агрессивно общительный, на самом деле он намертво замкнут, и только его усмешка, ярко-красная с сиреневым краем, похожа на щель дверного проема в его глубоко запрятанный внутренний мир.

*

В центре устроилась обезьянка из серебристо-серой древесины со сложным узором годовых колец. Она сидит в позе для медитаций, и глаза ее на спокойном бесстрастном лице плотно закрыты.
«Различаю цвета – но ничего не вижу».

*

Эбису назначили старшим, именно ему доверили руководить этой миссией – и он не может простить себе того, что теперь она вдруг оказалась под угрозой. Однако в то же время он не привык сдаваться и останавливаться на полпути. Поэтому они приведут в исполнение новый план.
Он взваливает на спину полубессознательного Генму, ворча себе под нос о лишнем балласте, и быстро скачет по толстым ветвям в направлении их вчерашнего убежища, от которого они, к счастью, не успели отойти далеко. Гекко молчаливой серой тенью исчезает в другой стороне.
Когда Эбису добирается до пещеры и без излишних церемоний сгружает Генму на крупный валун у входа, этот проклятый придурок устало бормочет:
- Не уверен, что это хороший план...
- Заткнись, - резко обрывает его Эбису и настороженно замирает, ожидая возвращения Гекко.
Лес вокруг них шумит на ветру сухой скукоженной листвой, и мокрая скользкая грязь, в которой не спрячешь следов, сочно чавкает под ногами. В какой-то момент ему кажется, что он слышит далекий волчий вой, но это вполне может быть условный сигнал вражеских шиноби.
- Знаешь, я тут подумал, - наполовину сонным и наполовину пьяным голосом тянет Генма, неуклюже заваливаясь набок, - если все же выберемся, может, сходим снова вместе, как раньше, в...
- Я, кажется, велел тебе заткнуться, - вновь раздраженно перебивает его Эбису, не желая выслушивать очередные бесполезные глупости, и опять вглядывается в тревожные лесные сумерки.
Он анализирует, разбирает по полочкам сегодняшний день, пытается понять, когда и что пошло не так, чья ошибка была в том, что они умудрились попасть в ловушку. Эбису – убежденный сторонник четкого рационального порядка, и в этом порядке нет места случайностям.
С детства острый чуткий слух, предмет его гордости и зависти многих, вдруг выхватывает едва различимый шорох в кустах справа. Эбису резко поворачивается в ту сторону, настороженно напрягается, выхватывает кунай, готовый ко всему. Удивленный Генма недоуменно моргает.
А в следующее мгновение из густых сухих кустов высовывается любопытная мордочка енота, пару мгновений с настороженным любопытством смотрит на замерших шиноби и потом исчезает обратно.
И Эбису, не удержавшись, раздосадовано выдыхает сквозь крепко стиснутые зубы и сосредоточенно хмурится.
Что ж, похоже, это был не Гекко в своем обещанном Хенге. Эбису убирает кунай обратно в чехол и хмурится еще сильнее.
Он всегда работал очень много и очень тяжело, бесконечно тренировался, прикладывал самые отчаянные усилия – порой вовсе без результата... и его раздражает, что есть гении. Что есть чертовы одаренные небом и адом люди, которые даже не умеют правильно оценить свой дар!
Эбису с самого первого дня их совместной миссии пристально следит за Хайяте и чувствует подсознательное удовлетворение оттого, что судьба, дав Гекко уникальный талант, забрала здоровье. Нет, он вовсе не желает парню зла. Напротив, этот Гекко ему даже почти нравится, что для Эбису редкость.
Просто все должно быть равноценно и справедливо.
Эбису терпеливо ждет, настороженно вслушивается в бесконечные лесные шорохи, игнорируя бесполезные попытки Генмы завязать разговор. И едва не подпрыгивает на месте, когда из густых синеватых теней под старой елью вдруг появляется Гекко, который с решительной невозмутимостью тащит за собой два тела, крепко ухватив каждое за шиворот. Юный мечник неторопливо приближается – возможно, потому что, несмотря на немалый талант, он не отличается значительной физической силой, и ему попросту тяжело передвигать такой груз, пусть даже с помощью чакры – и сваливает свою добычу под ноги напарникам. У обоих вражеских шиноби аккуратно перерезаны шеи, ровным быстрым росчерком, и мертвые глаза заботливо прикрыты.
- Они упомянули в разговоре между собой, что помимо них здесь еще трое, - сипло сообщает Гекко, кивнув на мертвые тела, и негромко кашляет в кулак.
Эбису потирает подбородок пальцем и задумчиво кивает:
- Что ж, значит, наши силы примерно сравнялись.
Потом неодобрительно косится на Генму, почти бессознательного от потери крови, и кривится, буквально слыша, как шумно и быстро ворочаются метафорические колесики в его собственной голове в попытках найти альтернативное решение.
Резкий порыв ветра бросает Гекко в лицо его густую черную челку, он вздрагивает, а потом поднимает руку и с неожиданной почти детской непосредственностью ловит на ладонь прилетевшее неизвестно откуда белое гусиное перо. И неожиданно улыбается.
А Эбису с непонимающим изумлением смотрит на этого Гекко. Потому что шиноби не умеют улыбаться по-настоящему: жизнь убийц быстро отучает от искренней радости. Эбису замечает обычную кривую самодовольную ухмылку Генмы и видит в ней отзеркаленность своей собственной снисходительно-ироничной усмешки. А Гекко – Гекко всегда невозмутим и спокойно-серьезен, несмотря на юный возраст, словно болезнь уже решительным росчерком отделила его от жизни.
Но сейчас он улыбается. Вертит в испятнанных кровью пальцах самое обыкновенное потрепанное перо, рассматривает его с непонятным вниманием – и уголки его губ совсем почти незаметно приподняты в безмолвной улыбке.
И Эбису решает, что, наверное, долгая братская близость к смерти учит видеть больше, чем доступно всем остальным. А может, этот молчаливый мальчишка еще просто очень мальчишка, живущий в слишком своем мире.
Эбису не знает, откуда вдруг пришли эти странные мысли и почти поэтичные образы, поэтому он в надежде отвлечься мимолетно скользит взглядом по мертвым телам у своих ног и вновь вслушивается в предательски обманчивую тишину вечернего осеннего леса.
Его годами и опытом проверенный метод – пристальное внимание к напарникам, настороженность, выверенная схема и план, анализ и сопоставление. Эбису не может позволить себе очередной ошибки...
И, возможно, именно поэтому он ее допускает.

*

На другом краю стола пристроилась последняя, третья обезьянка. Ее гладкие бока из красного дерева покрыты блестящим лаком, она яркая и заметная. На маленьком морщинистом лице вырезана сосредоточенная задумчивость, а ладони крепко прижаты к ушам.
«Выхватываю отдельные звуки – но ничего не слышу».

*

Все это время Хайяте внимательно наблюдал, отстранившись и запретив себе сопереживание, однако сосредоточив почти все мысли на своих новых напарниках, таких непохоже-одинаковых, но не видящих и не слышащих друг друга.
Все это время Генма, почти теряя сознание, пытался проанализировать собственные эмоции, разобрать их цвет, понять, с чем связано испытываемое им странное чувство, из-за которого кожа чесалась между лопатками, как от тяжелого недоброго взгляда.
Все это время Эбису хмурился, полный мучительно-горькой досады на самого себя и захваченный решимостью немедленно исправить все ошибки, устранить все препятствия и с триумфом вернуться назад, несмотря на и вопреки.
А потом наступает момент действия, и они едва не пропускают возможность сделать свой ключевой ход – но все же не пропускают.
Хайяте видит, как из пещеры, совсем недавно служившей им надежным убежищем, темной стремительной тенью выскальзывает враг и заносит кунай над беззащитным Генмой. Хайяте даже не раздумывает и не анализирует, просто бросается вперед и, гибко извернувшись, одновременно парирует удар и рассекает тело противника от живота до горла.
Перед глазами Генмы мутится от боли и головокружения, но он все равно вовремя замечает, как за спиной Эбису прямо из грязной глинистой лужи вырастает бесформенная фигура. Подчиняясь много раз проверенным в бою инстинктам, он выпрямляется и метко выплевывает заряженный чакрой сенбон туда, где у фигуры должен быть левый глаз.
Эбису мысленно клянет себя за ошибку, за не замеченную вовремя засаду, но не позволяет разбить свое сосредоточенное спокойствие. Именно поэтому он слышит шорох и скрежет в сухой листве ближайшего дерева, быстро складывает печати и меняет местами некстати раскашлявшегося Гекко с трухлявым бревном. Вражеский шиноби замирает в растерянности на долю секунды, но этого времени достаточно, чтобы метнуть сюрикен.
Три тела почти одновременно с глухим стуком падают на сырую землю.
Хайяте массирует горло, встречается взглядом с Эбису сквозь стекла его очков и хрипло говорит:
- Спасибо.
Генма молча смотрит на окровавленную катану так, словно увидел и клинок, и его хозяина впервые.
А Эбису вдруг с ослепительной досадой понимает, что все же стоит хотя бы изредка внимательней слушать старого товарища по команде.

*

Они возвращаются в Коноху с рассветом, в спокойном молчании.
Эбису поддерживает окончательно захмелевшего от боли Генму за плечи и со вздохом бормочет:
- Придется доставить этого бесполезного придурка в госпиталь...
Хайяте коротко кивает и прячет руки в карманах, ежась от сырого утреннего тумана:
- Я составлю отчет и отнесу в Штаб.
- Эй! – восклицает Генма, не без труда вскинув голову и задумчиво щурясь. – Почему бы нам не собраться как-нибудь вместе, отметить успешную миссию?
Эбису выразительно закатывает глаза, не заботясь о том, что этого жеста не видно за темными очками, и возмущенно фыркает:
- И это ты называешь успехом?!
Хайяте неуверенно переминается с ноги на ногу, потом с сожалением качает головой:
- Я не могу, завтра начинается интенсивная подготовка к чунинским экзаменам. Но, думаю, мы еще встретимся в экзаменационном корпусе.
Эбису устало трет переносицу:
- У меня тоже теперь вряд ли будет свободное время. Я ведь уже говорил, что меня выбрали элитным наставником для внука Хокаге-сама?
В его голосе раздражение мешается с искренней гордостью, и Генма с молчаливой ухмылкой покачивает во рту новым сенбоном.
Они прощаются и расходятся в разные стороны.

*

Три обезьянки вырезаны из разных пород дерева, резкие четкие линии кажутся почти острыми на ощупь.
У единственной, которая улыбается, зажат ладонями рот, поэтому нельзя сказать, существует ли эта улыбка на самом деле.
Три обезьянки пляшут на столе.
Какая упадет первой?

9 октября 2012